№5 (197) 2012 год / Страница 9

Этот близкий День победы...
В этом доме собраны десятки книг о войне, на стенах развешаны фотографии воевавших родственников, как святыня хранится капсула с памятной надписью: «Бывшему жителю города Белгорода, в 1943 году 11-летнему мальчику Михаилу Казаку, находившемуся под сапогами гитлеровцев в этом городе, на память и вечное хранение с передачей всем последующим поколениям этот скромный, но весьма ценный памятный фронтовой сувенир – соединенная советско-чехословацкая священная земля, взятая с захоронений советских воинов, павших героической смертью в ожесточенных битвах с фашистскими захватчиками за честь, свободу и независимость нашей славной Родины, за то, что все мы с вами живем».

Я знаю, кто ты!
Так быть не должно
С самого детства жизнь Михаила Казака была привязана к будущей войне. В семилетнем возрасте он вдруг «заболел» немецким языком, хотя кроме Эрнста Тельмана и фашистов о немецком народе не знал ничего, и тетя-учительница стала давать ему уроки. А накануне войны настоящий военный портной сшил ему «военный костюм» и кавалерийского образца шинель.
На два долгих года ужасы войны вошли в жизнь мальчика с 21 октября 1941 года, когда передовые отряды фашистов вошли в город, оставленный без боев Красной армией.
...Возле Белгорода течет река Донец, которая с марта 1943 года стала границей между советскими войсками и немцами, поэтому все, что «сыпалось с неба» на оккупантов, падало и на головы горожан. Но, несмотря на риск быть застреленным немецкими военными патрулями или попасть под бомбежку, мальчишки лазили по всем опустевшим зданиям города.
5 августа 1943 года после кровопролитных боев Белгород был освобожден, и это событие запомнила вся страна за первый в истории войны салют. Миша с мамой после освобождения Белгорода переехал в хутор Ячнев за четыре километра от города, потому что жилье было полностью разрушено.
В школу он ходил по шоссе М-62 Москва-Симферополь, а когда зима закончилась, то выяснил, что параллельно шоссе есть тропинка по колхозным землям. Эта узкая дорожка пересекала противотанковый ров, который в этом месте был немного присыпан.
Михаил Константинович вспоминает: «В первый свой поход по тропке я увидел, что с левой ее стороны лежит сгоревший грузовичок ГАЗ-АА, из которого торчат куски проволоки и арматуры, а вокруг все заросло травой. В этот ров никто не лазил, была опасность наступить на неразорвавшийся снаряд, но я решился и пробрался по рву за машину. Потом осмелел, поднялся повыше и походил по брустверу. И вдруг увидел дощечку с колышком и полуприсыпанное захоронение, в котором лежал невысокий мужчина без волос и сапог. А на табличке была надпись: «Капитан Гредин, 1914 года рождения из Тамбовской области». Мне было 12 лет, но такая находка сильно потрясла, потому что это было неправильно – не должен лежать брошенным погибший советский воин».
Буквально через несколько дней мальчишки позвали Михаила посмотреть, где похоронен его отец, который на самом деле был жив и работал на дальневосточной военизированной железной дороге.
На небольшой площади Белгорода сразу после освобождения было установлено три памятника над захоронениями: из металла генералу армии Иосифу Опанасенко, из алюминия – генерал-майору Лебедю, из дерева – погибшим солдатам Казаку, Гредину и другим.
Вот тогда-то в голове мальчика и сложилось, что это тот самый капитан, чью могилу он обнаружил совсем в другом месте.
О своем погибшем однофамильце Миша не думал, он сел писать письма в Тамбовскую область, в которых рассказывал о найденном захоронении и просил разыскать родственников капитана Гредина. Ему никто не ответил.
Перед тем, как поехать на учебу в Харьков, Казак в 1947 году приехал к могилке, рядом с которой уже было свекольное поле, а останки машины были вывезены. В этот очень ветреный день Миша сам себе дал слово, что обязательно разыщет родственников капитана Гредина и выяснит, кем он был и в какой части воевал.

Поиск не ради «спасибо»
Уже из Харькова Михаил написал в газету «Комсомольская правда», где ему посоветовали обратиться в белгородский военкомат. Там Казак узнал, что Василий Иванович Гредин служил в 263-м отдельном минометном Кировоградском Краснознаменном и орденов Суворова, Кутузова и Красной Звезды дивизионе полка Резерва Верховного Главнокомандования. Сообщили и адрес его жены, которая жила в Свердловске, а вовсе не в Тамбовской области.
Казак снова написал в военкомат Белгорода и попросил назвать его именем улицу, но когда ему ответили, что все улицы в городе уже имеют название, Михаил Константинович задумался над тем, стоит ли писать вдове капитана Гредина о том, что ее муж лежит не на главной площади Белгорода под памятником, а незахороненный в поле.
В 1959 году Михаил Казак с оказией приехал на хутор Ячнев и увидел, что около памятного шоссе все застроено домами и противотанкового рва уже нет.
А в Белгороде на площади прошла реконструкция, горел Вечный огонь, а стела была обложена медными квадратными досками с фамилиями погибших. Вот только вместо фамилии Гредин была надпись Грезин, а рядом стояла фамилия Казак, как будто напоминание о том, что Михаил ответственен за сохранение памяти капитана.
После многочисленных обращений Михаила Константиновича к местным властям фамилию Гредина все-таки переписали, но он снова не решился написать вдове. Зато отправил письмо в журнал «Уральский следопыт», где Казаку рассказали, что есть книга Южно-Уральского издательства «Живые голоса войны» и в ней фото Гредина в гимнастерке, чтобы он знал, как выглядит тот, кого нашел в 1944 году.
В ответном письме дали адреса однополчан капитана в Барнауле, один из которых пришел в полк намного позже, а вот второй действительно оказался сослуживцем капитана.
Георгий Санкин отнюдь не сразу выложил незнакомому человеку все, что знал о Гредине, устроив ему настоящую проверку. И только получив правильные ответы на все вопросы, Санкин рассказал, что капитан Гредин был в полку действительно любимым замполитом, его многие звали отцом, хотя на момент гибели было ему всего 35 лет.
А на вопрос в лоб: «Почему бросили своего замполита в поле?», Казак услышал настоящую, а не книжную версию гибели капитана Гредина. Вот она.
5 августа дивизион получил задачу поддержать огнем штурм Белгорода, но командир полка накануне атаки заболел, и Гредин, как политрук, его заменил. К началу наступления разведанных дорог не было, поэтому замполит поехал на разведку на ГАЗике. При переезде противотанкового рва машину обстреляли из крупнокалиберного пулемета немцы, она загорелась, и уже никто не скажет, погиб ли Гредин от пули или сгорел заживо.
Не дождавшись возвращения машины с замполитом, дивизион пошел в наступление, а Гредина, скорее всего, вытащила из машины похоронная команда и слегка присыпала землей, чтобы потом вернуться и похоронить по-человечески. Вот только начавшийся штурм Белгорода и стремительный рывок советских войск дальше и дальше от города нарушил эти планы, оставив капитана непогребенным.
По словам Михаила Константиновича, найти однополчанина он мог бы и раньше, потому что возле дома частенько видел колоритного мужчину с бородой и в подпоясанной рубашке, который, как оказалось, был отцом Георгия Санкина. «Вот как бывает в жизни, - говорит Михаил Казак, - почти под боком была нужная информация, которую я ждал почти десять лет. А с другой стороны на вопрос Санкина о том, какое мне дело до чужого человека, я уже твердо ответил, что капитан Гредин мне не чужой, я ищу о нем сведения не ради «спасибо», а просто выполняю свой долг по отношению к герою войны и его родным, которые должны знать, где похоронен их муж и отец».

Спасибо тебе, капитан
С неиссякаемым упорством искал Михаил Казак информацию. Он написал письмо в НИИ теплотехники Свердловска и узнал, что Гредин прошел здесь все ступени карьерной лестницы, став его директором. Выяснил, что у Гредина была бронь, но чтобы уйти на фронт, он закончил политическую Академию.
Казаку прислали подробную биографию его «личного героя» и рассказали о том, что при входе в НИИ стоит памятный барельеф с именем Гредина. Михаил Константинович все-таки написал письмо вдове капитана и подробно рассказал о событиях 1944 года. Взамен получил крошечное фото и сомнения в том, что Гредин похоронен не в Белгороде, а в поле.
36 лет собирал сведения и доискивался правды Михаил Казак, который узнал о Гредине столько, сколько не знают, по всей видимости, его родные дети.
Михаил Константинович уверен в том, что люди будут помнить те страшные дни, и кто-то из них, быть может, создаст памятник или напишет об этом стихи.