№6 (222) 2014 год / 40-41 страница

Поездка на Алтай побудила Анну Гранатову написать этот рассказ

Этот материал прислала нам Анна Гранатова, писатель, журналист, историк литературы, радиоведущая. Вы ее хорошо знаете, так как Анна и публиковалась у нас не один раз, и на озеро Колыванское приезжала, участвовала и в нашем международном лагере «Дружба не знает границ», и в конференции, посвященной вопросам развития туризма, прошедшей в Змеиногорске.
Кстати, как пишет сама Анна, «материал был написан на базе вашего лагеря «Дружба без границ», а на фотографиях с озера запечатлены места, где «живет каменная роза».
Недавно Гранатова прислала письмо в редакцию, в котором пишет:
«Хочу приехать на Алтай, но пока график на лето непонятен».
Мы надеемся, что Анна сможет выкроить время и приедет к нам, здесь ее ждут. А Мария Степановна Демина, руководитель белокурихинской делегации в наших палаточных лагерях, давно зовет Гранатову, с которой она успела подружиться, в Белокуриху.
Алтай – гостеприимный край.
А побывавший здесь однажды непременно когда-нибудь сюда вернется.

Гиацинт и роза
…А потом снова пошел снег. Небо, радостно-синее, как волны Атлантики, внезапно помрачнело и покрылось тревожными барашками облачков. Из прорех на посеревшем небосводе посыпалась ледяная крупа, смешанная с колючими иглами. Поэтому я принесла причерноморский гиацинт с балкона и водрузила холодный горшок из рыжей необожженной глины на подоконник. На новом местожительстве гиацинту было тесно, он впился зеленым колчаном стреловидных листьев в стекло, будто собирался его выдавить и вылезти наружу, в ледяную крупу, вьюговей и сумрак. Будь это не восточный гиацинт, снега не знающий, а горный крокус или альпийский жарок, я еще, пожалуй, оставила бы его мерзнуть под ледяным ливнем внезапно вернувшейся, видать, забывшей что-то зимы. Но нежное растение не следовало подвергать таким испытаниям, тем паче что гиацинт уже вспыхнул созвездием малиновых звездочек, и это прекрасное мгновение хотелось продлить подольше.
…Один день сменял другой, а весна все не возвращалась, и пока метель хозяйничала во дворах, подворотнях и на улицах, гиацинт пребывал на подоконнике, как больной в изоляторе, продолжая упираться тугими остроконечными листьями в покрывшееся изморозью стекло. Улицы замело метровым слоем снега, и насупившиеся горожане раздосадованно по утрам выходили с лопатами и вениками сбрасывать ледяное одеяло со своих автомобилей.

Домашний арест
Однажды проглянуло солнце, и с крыш немедленно потекли ручьи, и зазвенели синички, и заворковали голуби, и асфальт во дворах зачернел, как пашня, большими жирными пятнами. Но в ту же ночь ударил мороз, и все вновь застыло, замолкло, замерло. На водосточных трубах выросли сосульки, прозрачные, как связки восточного сахара, а лужицы затянул тонкий лед, потрескивающий, как яичная скорлупа.
И гиацинт, уже было вернувшийся на свежий балконный воздух, остался в своей клети на подоконнике. За время незаслуженного домашнего ареста он успел вымахать и одарить меня еще одной метелкой малиновых звездочек.
Это был редкий экземпляр, выбросивший из луковичных недр не одну, как у всех, а целых две сочные цветочные кисти, с которых, казалось, струилось малиновое свечение, так что когда звездочки одного созвездия начали потихоньку гаснуть, тут же немедленно зажглись и молодые звездочки другого созвездия с нежным, едва уловимым ароматом.
Я решила уберечь чудесный цветок от весенних заморозков и оставила нежное создание в доме – радовать фейерверком малиновых искр. Гиацинт не возражал, он смирился со своей участью и уже не силился пробить зелеными стрелами стекло, а лишь опирался на него на манер плюща и довольно быстро благодаря своей опоре вымахал до невероятных размеров.
Зима, наконец, отступила, долгожданное солнце решительно растопило снежные холмики во дворе. Бодро зазвенели прозрачными колокольчиками синички, и серый голубь притаранил на мой балкон березовые прутики, куски войлока и еще какого-то строительного мусора, намереваясь вить гнездо. Я понесла гиацинт на балкон...
Звездочки на новой метелке лишь набирали силу...
Но, подойдя к балкону вечером, я с удивлением обнаружила, что мой цветок вовсе не радуется переселению, а напротив, в ужасе дрожит и трепещет всеми своими листочками от внезапно обрушившейся на него свободы. Несмотря на жаркие лучи солнца, малиновые звездочки сморщились, сжались от страха перед неизвестностью, не желая никому освещать путь малиновым маяком в этом внезапно открывшемся бескрайнем мире. Самые длинные и сочные листочки, потеряв привычную опору, свесились и согнулись, словно кроличьи ушки.
В игре солнечных зайчиков – гонцов приближающейся весны обласканный южным Зефиром, окруженный трелями ликующих синичек и зябликов гиацинт выглядел до нелепости плачевно. Мне стало жаль его, и, несмотря на теплую весеннюю погоду, я засунула этот пучок зеленого лука обратно на подоконник.

Фатальная ошибка
Когда я допустила фатальную ошибку? Неужто мне не следовало жалеть крымский цветок и оставить его замерзать под холодным дождем и липким снегом? А если бы он тогда погиб? Южное растение вовсе не обязано выдерживать наши северные весенние заморозки.
К тому же мне было известно, что этот сорт был создан в теплице, а значит и разводить его следовало на сочной земле, в комфорте, а не в дикой природе. Аметистовое свечение гиацинтовых клумб в Царскосельском парке под Петербургом, безусловно, зависело от тщательности ухода. Пропустишь полив, подкормку, прополку – и изнеженная восточная красавица, неприспособленная к самостоятельной жизни, вмиг завянет...
Уже отцветающий цветок, но все еще хозяйничающий на моем подоконнике, всем своим видом кричал: «Природу не переделаешь!» Я смотрела на этот бесполезный зеленый лук, непригодный даже в салат и не обладающий без малиновой метелки никакой эстетикой, и думала о том, что однажды одомашнив дикорастущие растения и поменяв в ходе селекционной работы их генетический код, человек не должен к ним в доме относиться, как к дикорастущим. Их теперь нельзя высевать на грядках, в саду, бросать без ухода и внимания.
Сверхпышные цветы и неправдоподобно зеленые листья куда роскошнее, чем у их дальних дикорастущих родственников, – неизменная особенность всех, кто привык к сытой и комфортной жизни в теплице.
В стеклянной призме оранжереи нет живого солнца, свежего ветра и освежающего, пахнущего озоном ливня. Зато здесь гарантирован жирный компост, подкормки, подпорки, искусственное солнце и дожди из алюминиевых трубок – все, что позволяет прекрасно расцветать даже посреди зимы. Беда, если в этой отлаженной системе жизнеобеспечения что-то выйдет из строя, внезапно сломается, нарушится цикличность подачи влаги в гидропонике, сгорит ли электропроводка искусственного солнца, забьется мусором водосток или какой-нибудь олух после получки от радости, спьяну, врубит тропический дождь, перепутав краны горячей и холодной воды...

Ему свобода не нужна
Я знала, что пока мой домашний цветочек живет на подоконнике, в тепле и в уюте, он будет чувствовать себя комфортно. Следовало только помнить про сквозняки, температуру полива, не забывать подкормку. Чем больше об этом приходилось думать, тем меньше гиацинт меня радовал. Мои силы уходили на то, чтобы продлить свечение малиновых звездочек, а они начали быстро гаснуть.
Говорят, на диком побережье южных морей гиацинты на целый месяц превращают горные долины в переливы аметистовых россыпей. Цветы у них мелкие, зато хорошо переносят непогоду и вообще не нуждаются в заботе. А этот, уже давно одомашненный, цветок с ленивым тепличным генотипом уже нельзя закалить, нельзя приспособить даже к теплым пассатам, к великолепию воды и солнца, а можно лишь уберечь от триумфальной мощи природной стихии, оградив со всех сторон от жизни оранжерейными стеклами, тем паче что в свободе он и не нуждается.
Все, что вырастает в теплой и уютной теплице, цветет буйно, сочно, но недолговечно. Потому что в теплице нет настоящей жизни, а лишь искусственное жизнеобеспечение.

На берегу Колыванского озера
…Летом мне довелось побывать на Алтае. Я видела с чемальского перевала манящие голубые хребты, умывалась снегом высокогорного плато, держала в ладонях прозрачную, сверкающую живым аквамарином воду карстового озера. А спустившись по Чуйскому тракту к границе с Казахстаном, я попала в палаточный лагерь на берегу Колыванского озера.
Каменные плиты, словно обгорелые и потрескавшиеся, как у замешкавшейся деревенской бабки, ржаные лепешки, стопками облепили озеро. В расщелинах пробивались нежные прутики белоствольных березок с сочными монистами листочков, сухие заросли мелколистной таволги, колючки дикого барбариса с рубиновыми кистями длинных бусин.
По каменным лепешкам солнечными пятнами золотились созвездия очитка, словно лесная фея зачерпнула из волшебного лукошка пригоршню карнавальных звезд да и бросила с размаху на мрачные скалы, и те ожили, заискрились. Между звездочками очитка проблескивали крошечные турмалиновые веера дикой гвоздички, и небольшими синими метелками с узкими, словно посеребренными, листьями пробивались пучки вероники.
В расщелинах, куда сбегала из подземных ручьев драгоценная влага, между бодрыми елочками красовались крупные бруснично-сиреневые с белой каймой по краю и словно бархатные колокольчики бадана на высоких бурых стеблях с округлыми, жирными и крупными, как салат, листьями.
Я перешагивала с одной каменной плиты на другую, словно поднималась по невидимой лестнице… И чем выше я поднималась, тем суше становился воздух, тем горячее пробирало солнце мою рубашку и тем сильнее обжигали пальцы моих рук, касавшихся скалы, серые валуны. Чем выше я шла в гору, тем меньше встречалось водолюбивых баданов и шелковистых пучков сфагнума и тем больше золотых звездочек очитка усыпало мой путь…

Диковинное растение
На самом верху скалы, выкарабкавшись на плоскую и раскаленную, как чертова сковорода, площадку, на которой до земли было больно дотронуться рукой и где только бурые ящерки, испугавшись моей тени, молниями прошнырнули мимо ног и спрятались в расщелины, – вот именно здесь, в адском пекле, на ветродуе, посреди голого, покрывшегося морщинами трещин камня, я обнаружила диковинное и никогда не виданное ранее растение.
Это чудо природы обладало сочными листьями, собранными в геометрически совершенные круглые розетки. Неправдоподобно мясистые кругляши поразили меня тем, что умудрились вырасти прямо на камнях, безо всякой земли и влаги, да еще и на ветреном солнцепеке. Зачарованная свежестью узорчатых лепестков, пораженная сочетанием красоты и стойкости, я аккуратно отделила один из этих чудесных цветов от каменной плиты и вновь изумилась: у чуда природы почти не было корней!
Как же оно держалось за скалу, чем питалось? Об этом я собиралась спросить биолога нашей экспедиции, знаменитого на всю Сибирь и Алтай знатока дикорастущих растений Андрея Николаевича.



Каменная роза
«Каменная роза». Такое имя носил цветок, добытый мной на вершине горячей скалы. Мне захотелось увезти отсюда, с каменной оправы Колыванского голубого кабошона, как символ удивительного природного жизнелюбия это маленькое и небывалое растение. Я намеревалась высадить его у себя на балконе или, быть может, на загородной альпийской горке, чтобы вспоминать далекий Алтайский край.
– Не делайте этого! – весомо уронил биолог нашей экспедиции. – Ничего хорошего не получится!
Уж кому-кому, а доктору биологических наук, автору полного атласа сибирских и алтайских растений доверять следует. Но я не послушалась. Надежда, что горную розу все же удастся адаптировать к подмосковным грядкам, крепко затаилась в моей душе.
Вместе с каменной розой я надеялась унести из чарующих своим величием гор и частицу радостного, свободолюбивого спокойствия, их мудрого многовекового и сурового залуженного превосходства над всем, копошащимся в заболоченной, пахнущей илом равнине.

Гербарии из себе подобных
– Да бросьте вы, наконец, эту зеленушку на камень! – настаивал биолог. – Не бойтесь, не пропадет. Именно так они и размножаются в природе. Пускают отростки, и те, подрастая, отделяются от материнского стебелька, скатываются по каменным плитам, как маленькие зеленые ежички с толстенькими иголочками.
– Жалко!
– Что «жалко»?! Что вы его очеловечиваете? Это ж растение, у него нет даже нервной системы, как у нас с вами. Нет речи. Мыслить оно не способно, а лишь подчиняется инстинкту приспособления к среде. Оно и к лучшему. Как бы мы составляли гербарии из себе подобных?
Андрей Николаевич рассказал мне, что, насытившись всего несколькими каплями утренней росы да вечернего тумана, каменные розочки пускают упрямые корешки и врастают ими в безжизненный камень, начинают расти прямо на солнцепеке. И тогда мертвая скала оживает, кажется, будто искусная фея выткала на грубом сером холсте шелковыми нитками и изумрудными бисерными зернышками причудливый узор цветочных розеток.
Хрупкое и недолговечное оживляет неприступное и вечное!
Как мало нужно нежному созданию, чтобы вдохнуть жизнь в камень! Всего несколько капель небесной росы...
Когда макушку лета усыпает звездопад диковинных цветов, невольно кажется, что далекий Млечный Путь проснулся, а на землю живыми искрами полетели созвездия. И солнечным днем они не погасли, но, напротив, вспыхнули, и серые безжизненные скалы засветились невиданным небесным огнем.

Парадоксальный климат
В каменной розе было что-то космическое, оно не держалось, как все, за землю, и жирная земля ему для роста не требовалась. Розочка умела приспосабливаться и к чудовищным перепадам температуры и непредсказуемым ливням с градом, и к жуткому, палящему, изнуряющему солнцу.
Ночами температура воздуха в нашем лагере падала до плюс пяти, костер не согревал, а лишь обжигал и коптил наши свитера, как рыбу, предназначенную для провяливания, а на стропах палаток появлялось ожерелье ледяных капель.
Днем же воздух раскалялся до тридцати пяти, чтобы не сопреть и не изжариться в чертовом пекле, приходилось с себя стаскивать все, вплоть до купальника, а на серых каменных блинах, ночью покрытых скользкой ледянистой коркой, теперь можно было, как на сковороде, жарить яичницу.
Белые зеркальца льда лежали прямо посреди зеленой травы, там, где в земле создавались углубления и собиралась влага подземных ключей. Прямо вокруг этих зеркалец розовыми колокольчиками кустился бадан, и тут же, на гребне снегов, полыхали апельсиновые жарки и царственно синели короны аквилегии.
И этот парадоксальный своими контрастами климат выбрали каменные розочки! Они предпочли непредсказуемость жизненного течения ежедневной и повторяющейся сытой рутине! Научившаяся прекрасно обходиться без сытной пищи, комфорта и защищенности каменная роза триумфально украшала зеленоватой патиной бурые грани скал.

Искусственная жизнь
не для нее
Я не послушалась мудрого совета биолога-профессионала. И вместо того чтобы бросить зеленую розетку на голую скалу, опаленную солнцем, бережно упаковала ее в картонную коробку и увезла симпатичного зеленого ежика на свою подмосковную дачу.
Алтайские цветочки прекрасно перенесли длительный железнодорожный переезд из Барнаула и были высажены мной в аккуратные гнезда каменной горки. Однако от комфортабельной стабильности с каменными розочками стали происходить какие-то странные изменения. Они побурели, стали вытягиваться в длинные оголенные нити с мелкими листиками на верхушках, напоминая болотный мох – сфагнум, увеличенный до размеров фантастического триллера.
Я надеялась, что каменистая почва придется им по вкусу, недаром груду булыжников на участке дизайнеры прозвали «альпийской горкой». Но эти искусственные Альпы для жительниц алтайских хребтов оказались слишком искусственными.
Каменные розы, потеряв всю свою природную привлекательность и изысканную орнаментальность, продолжали хаотично тянуться во все стороны, словно утеряв жизненные ориентиры.
Вскоре они перестали походить на аккуратные шелковые розетки с геометрически совершенным узором сочных листиков и превратились в клубок спутавшихся бурых змеек со скользкими чешуйками.
И дикорастущая красота, не захотев одомашниться, пропала.

Каждому свое
Так же и у людей.
Кому-то из нас нужны дикие, опаленные солнцем, облитые ливнями, обветрившиеся скалы, а кому-то, напротив, – душная оранжерея с искусственным, зато гарантированным солнцем и дождем, теплый застекленный подоконник…
Конечно, если задуматься над тем, что есть подлинная красочность жизни, ее колористика, ее объем и сочность, то разве это не познание мира, смена событий, буйство красок от разнообразных, подчас контрастных впечатлений? Но как все это получить, не сходя с одного места, лежа изнеженным барчуком в тепличной квартирке, за евроокнами, на диване с кружкой кофе и куском сервелата, сочащегося жиром бутерброда, в этой рутине насыщаясь консервами эмоций из телевизора?
Куда как более живые и сочные эмоции приносят нам непредсказуемые путешествия, в которых приходится карабкаться в горы, идти под проливным ливнем и палящим солнцем, преодолевая себя! Пусть приходится за это познание мира платить отсутствием комфорта и сытости, зато подобная жизнь – настоящая, не искусственная!
Живая человеческая жизнь, как сама природа.
Конечно, каждому свое. Одному на роду написано жить в теплице а другому – под открытым небом. Как ни закаляй сытолюбивый восточный гиацинт, но не станет он каменной розой. Как ни приучай каменную розу жить в теплице – ничего из этого путного не выйдет.
Гиацинты и каменные розы друг друга в жизни презирают. И в этом презрении смешаны и зависть, и непонимание образа жизни, отличающегося от привычного.
И все же человек – не растение. Он сам выбирает, жить ли ему в теплице или на свежем воздухе. Риски тоже бывают разными. Риск свернуть себе шею на высокогорном маршруте или риск потерять комфорт...
Выбрав однажды свой жизненный путь, не стоит корить судьбу за то, что неожиданно в этой судьбе все пошло как-то наперекосяк... Ведь это так просто – потерять привычную «подпорку»...

Разные судьбы
Вернувшись с дачи в свою городскую квартиру, я обнаружила, что мой гиацинт совсем завял. Хоть и было ему и тепло, и уютно, а что-то в нем сломалось, может быть, просто стабилизатором роста забыли полить или форточку в квартире пару раз открывали на ночь, вот он и перемерз, бедняга. Очевидно, что какая-то смешная ерунда, микроскопическая проблемка, невидимая человеческому глазу вроде цветочной блохи, убила это неправдоподобно кустистое растение.
Из листьев бывшего гиацинта вылетела моль. Она почему-то ночевала у него между стреловидных листьев, а по горшку бежал паучок, собираясь где-то на ободке рыжего глиняного горшка соткать ловчую сеть.
Гиацинт, которому селекционеры уготовили яркую, броскую, но краткосрочную жизнь, прожил в моем доме всего полгода, забыв, что в энциклопедиях его именуют многолетним луковичным растением.
Я хотела было высадить его в открытый грунт возле альпийской горки, отвергнутой алтайской дикорастущей каменной розой, но планам моим не суждено было осуществиться. Несмотря на огромные, как сабли, листья, луковица гиацинта вышла маленькой и сморщенной. Быть может, просто исчерпав все свои жизненные соки, гиацинт устал от сытого однообразия, рутины бесперспективности да и завял от скуки.
Он ведь привык жить и расти благодаря чему-то, а не вопреки.
Гиацинт был жизнелюбивым, но не жизнестойким.
…А каменная роза, презренно брошенная и забытая, терпеливо перезимовав в груде камней под сугробом, благополучно перенеся морозы и непредсказуемые заморозки, по весне буйно принялась в рост.
Она совершенно не напоминала тот аккуратный и красивый зеленый ежик, что я привезла с Алтая, а продолжала хаотично виться во все стороны тонкими бурыми нитями, как рыболовная сеть, и так постепенно переползала с одного камня альпийской горки на другой, завоевывая себе все новое и новое пространство. Эстетики в этом не было никакой.