Владимир Ильиных , Быстрый Исток
Древние говорили: dum spiro - spero, что означает: пока дышу - надеюсь. А в нашей газете была страница “Dum scribo - spero“, что переводится как “пока пишу - надеюсь“. Сегодня мы возобновляем эту страничку. Она - для творчества. Для тех людей, для которых писать, творить, создавать - синоним жизни... И пока они есть, такие люди как Владимир Ильиных, пока и стоит наша земля, пока и жив Алтай
 …К июлю вода с пойменных лугов уходила. В низинных местах вымахивал ярко зеленый полевой лук, который нарывали для домашних нужд полными корзинами. Здесь мальчишки однажды поймали больного журавлика, отставшего от стаи. Сломанное крыло перевязали, как смогли, и спрятали птицу от любопытных глаз под большим цинковым корытом. Дружно наловили банку лягушек, подбрасывали земноводных для прикорма, чтобы журавль окреп. Но птица в неволе их почему-то не клевала. С каждым днем небесный красавец слабел.
Тогда пошли к директору школы, Владимиру Григорьевичу. Он был хоть и физик по образованию и математику вел в старших классах, но ответить мог на любые вопросы. Нашли его в школьном саду с группой юннатов. Был он фигурой также похож на большого старого журавля…
Мальчишкам сразу бросилось в глаза это сходство и почему-то воодушевило. Мужчина был высок, нескладен, постоянно носил полувоенный френч салатного цвета с ленточкой польского ордена Белого Льва на груди. На длинных ногах у него были надеты блестящие хромовые сапоги. Довершали облик широкие синие брюки – галифе, всегда ровно выглаженные.
Владимир Григорьевич был фронтовик, тяжело раненый и контуженный. Старшеклассники, потихоньку курящие на большой перемене в школьном туалете, приводили его в ярость. Он даже мог иногда стукнуть великовозрастного балбеса указкой по лбу. Или в наказание поставить на весь урок в угол классной комнаты. Его побаивались. Но и уважали за четкое знание своего предмета, умение логически и доступно объяснить урок ученикам. Оценку он ставил в классный журнал всегда объективную. Если видел, что хулиган верно усвоил теорему или закон, не сомневаясь, ставил тому в дневник «пять».
Журавля мальчишкам посоветовал отпустить в естественные угодья, откуда его принесли. Птица поначалу обрадовалась вольной воле, сноровисто побежала в заросли молодого камыша. Но видно было, что сил у нее мало. Отбежав, журавль прилег между кочек. Мальчишки, довольные, направились домой. Время, между тем, шло. На бугре, что повыше, и где, собственно, располагался колок, расталкивая землю, полез к свету лук - слизун. Очередная радость для оголодавших без витаминов с зимы организмов людей.
 Тот же час в колок, названный Журавликом, был направлен галдящий мальчишеский десант. Да лучше бы уж взрослые пошли, что ли! На старом плавнике, чуть поодаль от болотца, лежал растерзанный труп журавленка. Может, стервятник поживился беззащитной птицей, может, похозяйничала лиса, но зрелище для мальчишек грустное. Выкопали ямку в лесу и похоронили журавленка. Домой шли, кручинились. Жаль было экзотическую, дикую птицу. Заноза жалости долгое время «сидела» у каждого в груди.
…Шли годы. Мальчишки вырастали, а Владимир Григорьевич старел. Зоркие голубые глаза начали слезиться. А он ведь был заядлый охотник. Ноги тоже стали подводить потомственного интеллигента. Попросил, как фронтовик, автомашину продать без очереди, в райисполкоме. Тот же «запорожец». Отказали и делали так целых пять лет. С извинениями, конечно. Видя «железных коней» у людей менее достойных, а то и у своих нерадивых учеников, решился Владимир Григорьевич написать в Польшу.
Время шло к окончанию семидесятых годов прошлого века. Недавно заключили Хельсинкский пакт. Вроде как отдушина появилась в холодной войне. Через полгода пришло из-за границы уведомление: «Получите, как Герой Варшавского восстания, в дар от польского Правительства автомашину «Трабант».
Вскоре сама малолитражка с сопровождающими людьми с ближайшей железнодорожной станции, последовала. Не описать радости фронтовика!
Как участник Великой Отечественной войны, Владимир Григорьевич вел себя скромно. Никогда не выпячивал вперед фигуру во время проведения районных или внутришкольных мероприятий. При фотографировании оказывался во втором или третьем ряду сподвижников. Однажды, при переезде в другую квартиру, он попросил помочь в этом деле ребят-старшеклассников. Один из них с гордостью нес офицерский китель директора, увешаный орденами и медалями. Ненароком подсмотренный факт усилил авторитет учителя.
К этому моменту Владимир Григорьевич не работал директором школы. Годы и пошатнувшееся здоровье взяли свое. Теперь глаза его молодо взблескивали лишь при сборах на охоту. Это был особый ритуал, который он раз за разом вновь переживал при открытии осенней охоты на водоплавающую дичь. Особенно когда у него появился «Трабант». Сразу нашлось много товарищей для совместных поездок.
В эту небольшую автомашину с пластмассовым кузовом, внешне чем – то похожую на советские модели, втискивалось порой до шести охотников с ружьями, припасом, чучелами птиц и другим снаряжением. Компания брала с собой спиртное. Добычи привозили с каждым разом все меньше. У Владимира Григорьевича стали трястись руки, которые и так подрагивали после фронтовой контузии. Подводило зрение.
 В очередной День открытия охотники вернулись домой пешком, нагруженные нерастраченными боеприпасами, продуктами и снаряжением. Они косо смотрели на хозяина машины. Оказалось, что при езде по лесу набравший скорость автомобиль, врезался с ходу в сосновый пень, не замеченный водителем. Пластмассовый кузов раскололся. Кампания оказалась «на улице». До угодий идти далеко. Охота была испорчена. Бросив на месте остатки автомобиля, компания вернулась в село.
Некоторые сумели пристроиться в другие «команды». Но Владимира Григорьевича никто не позвал. Сокрушаясь черной неблагодарности, он загоревал. За остатками машины в лес вообще не поехал. Мальчишки, как водится, растащили потом ее на свои нужды. Под утро, взяв старенький велосипед, учитель закрутил колеса в сторону Журавлика. Ехал демонстративно посредине главной улицы села. Автомашины, пыля, его объезжали.
Конечно, и здесь утка «ходила», но мало. Охотник замаскировал палыми ветками свой велосипед. Сделал засидку на ондатровой хатке, через которую шел пролет. До обеда расстрелял весь взятый с собой патронташ зарядов мелкой дроби. На открытие утка слаба «на перо». Сбил двух чирков, хотя цель виделась смутно, расплывчато. Подобрал их. Принес на бивак. Раньше он был отличным стрелком. Но сегодня Владимир Григорьевич порадовался добыче.
Вытащил из рюкзака съестные припасы, налил в стакан припасенной водки. «Видите, я еще чего-то стою» - наверное, думалось ему, как обычно, в момент удачи. Мужчина представил сидящих вокруг товарищей по страсти. Заставил себя поверить, что все равно кто-то из них жалеет, что не взяли его с собой. От этого на душе сделалось приятно. «Я ведь не журавлик, отставший от стаи», - думал он про себя. Хотя, на деле, случившееся напоминало полузабытую ситуацию с подраненной птицей, которую мальчишки принесли ему в школу…
…Владимир Григорьевич медленно выпил обжигающей влаги. Захрустел огурцом. Показалось на миг, что это фронтовых сто граммов. А ему предстоит скорое и не пустое возвращение домой с Победой. От возникшей мысли охотнику стало приятно. Он потянулся на куче хвороста, закинул руки за голову. Посмотрел на теплое, чуть греющее землю, осеннее солнце. С благодарностью подумал о Журавлике, который подарил ему сегодня охотничью радость…
Здесь его уже застывшее тело и нашли, вернувшиеся с открытия охоты и действительно пожалевшие, что не взяли с собою такого заслуженного человека, товарищи по страсти.
 Березовый колок, расположенный сразу за деревней, где тихая степная речка образует прихотливый изгиб и по весне заливает все ближние луга, издавна почему – то называют «Журавликом». То ли от того, что в половодье, этот клочок суши, облюбовали для отдыха пролетные журавли, то ли от того, что колок, действительно, как маленький журавлик, «замыкал» большой клин из подобных колков, выстроившихся в пойме реки, вверх по течению, направлением на север.
На севере, в густых березовых логах и распадках, водился копытный зверь, в виде косуль; меховой, состоящий из зайцев и лис. Зимней порой, иногда, подвывали волки. Здесь же, почти у деревни, весной река разливала свои воды широко и привольно. Нерестились в займище чебак и щука, окунь и карась. Но раньше других, на прогретых солнцем местах, заявляли о своих планах на будущую короткую жизнь мелкие зеленые лягушки.
Тьма их, вылупившихся из широких липких лент икры, прикрепленной к сухим прошлогодним стеблям камыша, и поднявшейся со дна ряски, едва появившись на свет, выползала на берег. Легкое течение чуть колебало прошлогоднюю кугу, на которой таращили свои круглые глаза, сказочные путешественницы. В воздухе стоял неумолчный гвалт от их «пения». Этим пользовались пролетные журавли.
Целые стаи их бродили по мелководью на высоких ногах-ходулях, то и дело запуская длинные клювы в ряску. Насытившись, спали на одной ноге, спрятав голову в крыльях, доверившись птицам-дозорным. Но вот звучал командный «курлык».
Вся стая взлетала в воздух, помогая в разбеге ногами выстраивая клин строго на север. Туда, к родимым гнездовьям, вел их вековечный инстинкт размноженья.
Много задерживалось здесь утиного поголовья. В основном: кряковые утки, чирки, серые утки, широконоски. На глубоких местах водоема можно было видеть стайки чернетей, нырков. Пробные полеты совершали к середине лета молодые шилохвосты. У самого уреза воды клевали всяких букашек и таракашек чибисы, дупеля, разные мелкие кулики и водоплавающие курочки. Всякой «твари» места хватало. Живи, размножайся…
|
